Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В качестве примера такого «присвоения» можно привести подпись Александра рядом с работой Ольги «Икарушка» (проект «Митьковская азбука») в книге Флоренских «Движение в сторону книги» (2002). В свою очередь, Ольга в своем мультипликационном фильме «Рассказ о чуде из чудес», выполненном в технике глиняной анимации и представляющем собой пересказ «Левши» Николая Лескова в «стимпанковском» стиле, свободно использует стилизованные работы супруга. Особо важным для обоих художников оказывается наследие российского конструктивизма. Персонажи мультфильма Ольги, эти увлеченные изобретатели, которые и сами претерпевают физические превращения, заставляют вспомнить о словах Варвары Степановой, писавшей в 1920 году, что «человек не может жить без чуда». По своей природе человек «живет полной жизнью тогда, когда изобретает, открывает, производит опыты». В программном очерке «Конструктивизм», написанном год спустя, Степанова утверждает, что «революционно-разрушительная деятельность, обнажившая искусство до основных его элементов, дала сдвиги в сознании работников искусства». В результате этих сдвигов художники осознали необходимость «оформления новой идеологии в конструктивизме»[300]. Флоренские словно дают понять, что сотрудничество по самой своей природе обязательно подразумевает акты апроприации и перекомпоновки элементов, заимствованных у кого-то другого, будь то собственный партнер или бездонная сокровищница мировой материальной культуры.
Впрочем, в последнее время предлагаемая Флоренскими концепция коллективного авторства приобрела бóльшую внутреннюю разветвленность. Особенно ярко эта творческая дифференциация проявилась в их выставке «Сделано в Черногории», которая прошла в петербургской «Name Gallery» в марте — апреле 2017 года под руководством Марата Гельмана. На странице галереи в сети «Facebook» Гельман написал о своей классификации Флоренских: «Саша и Оля — изобретательные, создатели мира и миров. Саша — живописец без кавычек. Оля — видит все и все может. Катя — игрок. Собиратель пазлов, но играть хочет наверняка»[301]. Вот как реагирует на выставку черногорский куратор Петар Чукович: «О чем на самом деле идет речь в черногорских опусах Александра, Ольги и Кати Флоренских…? Эти серии позволяют ответить на вопрос сами о себе <…> только когда мы рассматриваем искусство всех трех художников как единое целое, ответ на заданный вопрос может быть полноценным»[302]. Можно предположить, что комментарии Гельмана и Чуковича во многом отражают самопрезентацию Флоренских в социальных сетях. Одновременно с «черногорскими» работами Александр разместил на своей странице серию рисунков из Роккасекки (город и коммуна на западном побережье Центральной Италии), сильно отличающихся тематикой и техникой от созданных там же произведений жены. На рисунках Ольги, выполненных акриловыми красками в «гуашевой» манере, изображены безмятежные виды на гавань и замок Роккасекки с вкраплениями немногочисленных прохожих (иногда самой художницы), напоминающие изображения на изразцах XVII–XVIII веков. Посвященные тем же местам работы Александра состоят из минималистических карандашных портретов и живописных пейзажей с окутанными туманом лодками.
Разумеется, в контексте арт-мира вопрос «бренда» не ограничивается одним лишь созданием знака, обозначающего «фирменную» продукцию во всем ее разнообразии. «Бренд», означающий целую арт-группу, еще и подчеркивает идею столкновения несовместимых, казалось бы, идентичностей: так, в случае Гилберта и Джорджа «квир»-идентичность входит в противоречие со вполне конвенциональным видом двух художников, позирующих на фоне витражей с откровенными изображениями однополой любви в Англии со времен Тэтчер до наших дней. В случае же с Флоренскими симулякр семейного дела, имеющего, как и у Гилберта и Джорджа, «вывеску», словно у бухгалтерской фирмы в прежние времена, контрастирует с постоянными напоминаниями о взаимной независимости мужчины и женщины, составляющих эту пару. Первым идет инициал жены. Порядок букв создает инверсию, обман ожиданий: в данном случае альфа следует за омегой. «О & А Флоренские» — это прежде всего объединение разных творческих идентичностей, союз двух художников, которые посредством разных художественных медиумов экспериментируют с тем, что Джудит Батлер, рассуждая о социальной сконструированности гендерных норм, называет пользой «воображения как одной из составляющих артикуляции возможного»[303]. В смешении гендерных норм Батлер усматривает своего рода возрождение гендера как социального конструкта:
Дистанция между гендером и его конкретными проявлениями, воспринимаемыми как нечто естественное, равносильна дистанции между нормой и ее воплощениями. <…> Норма сохраняется как таковая лишь постольку, поскольку реализуется в социальной практике, заново утверждается и подвергается повторной институционализации в контексте повседневных социальных ритуалов телесной жизни и посредством таковых. Норма не обладает независимым онтологическим статусом, однако ее нелегко свести к ее конкретным воплощениям; она (вос)производится путем собственного воплощения, через попытки к ней приблизиться и при помощи идеализированных представлений, возникающих в результате таких попыток[304].
В современном творчестве «О & А Флоренских» с особой силой проявляется обостренное сознание биополитических аспектов сотрудничества в сфере неофициального искусства. В условиях постсоветской России, изжившей, казалось бы, официальное различение разрешенного и «неподцензурного» искусства, Флоренские стремятся сохранять и поддерживать концепцию последнего. Неофициальное искусство переосмысляется ими как разворачиваемый в серии материальных арт-объектов дискурс, как рабочее пространство, которое, соединяя в себе самые разные (в гендерном и других отношениях) идентичности, перерабатывает их в многослойный, тщательно подготовленный фундамент для бесконечного строительства. Уже на раннем этапе